IX. Лубянка

1933 год. 10 августа. Очередной Большой этап:

Вайгач - Москва! Не могу не вспомнить о том, что меня тогда волновало. С Вайгачем я сроднился. Мне было интересно там быть, там работать. Конечно, сознание того, что ты заключенный, остается. Не избавиться от этого даже на Вайгаче. Но... Срок - десять лет. Прошло четыре плюс два года зачетов. Итого - шесть. Остается еще четыре! А на Вайгаче это всего два года! И уж лучше там пробыть и освободиться, чем уходить куда-то в неизвестность.

Может быть, впереди что-то лучшее?

Таких иллюзий не было.

На свободу?

Не верю!

Значит, опять тюрьмы и лагеря.

А Вайгач? Театр? Не успел закончить "Женитьбу" Гоголя. А остальное, незабываемое?

...Когда "Силур" наскочил на бурун, я стоял на палубе гибнущего бота, держался за мачту, потрясенный красотой бушующего моря. Светилась вода, пена, волны, брызги - сказочно, прекрасно, страшно... "Какая красота"! - И волна смывает меня в ледяную пучину.

А дикари - ненцы-самоеды? ("Самоед" - это не от того, что "сам себя ест", это "сам един". Он один в тундре. Сосед - за сто верст!) Вот они, ошеломленные, впервые увидевшие колесо, перепуганные электрической лампочкой, с опаской прикасающиеся к стеклу в оконной раме! Сидят на земле, вокруг только что убитого, еще теплого оленя. Старейший отрезает куски и швыряет каждому члену семьи, главной жене - кусок печени. У каждого узкий острый нож, рукоятка - ножка олененка или лапка песца. Едят сырую оленину, обмакивая в подсоленную кровь, отрезая кусочки у самых своих зубов быстро-быстро, глотают, не прожевывая. А вот они в "каяках" - лодочках из шкуры морского зайца (разновидность моржа) - охотятся на нерпу: свистнут, нерпа вынырнет, пуля попадает прямо в глаз. А вот одежда, атрибуты: савики, малицы, пимы, липты', пыжик, чумы из оленьих шкур, нарты, лыжи, хореи!.. Это всё - вот оно! Свое! Совсем свое! Где еще увидишь такое?

А как спасали ледокол "Малыгин"! Он застрял на всю полярную зиму, затертый торосами в сорока километрах от базы. Как через "ропаки" в подвижку льдов, на собачьих упряжках, на себе, во тьме и вьюге, доставляли пищу и горючее оставшейся части экипажа! Это разве можно забыть?

А медведя, пришедшего за ворванью к палатке? (Ворвань - кусок тюленьего жира, мы им сапоги натирали, лежал у входа в палатку.) Медведь рядом, в полуметре! А? Дикое побережье, не тронутое ногой человека, с выброшенными неизвестно когда обломками кораблекрушений... Сказка! Я ведь видел все это! Все в меня проникало... Теперь уходит все. Корабль отчаливает...

Архангельск. Поезд. Закрытое купе. Вдвоем с конвоиром. Корзина моя заветная при мне. (С самого Киева сохранилась, будет сопровождать меня до самой Туломы.) Кормит меня мой "страж", выводит в туалет, на станции (размяться) или за кипятком. Сплю, в окно гляжу, записываю что-то (сохранились записки!). Скоро Москва. Километров сто не доезжая - страшное зрелище: люди у самой насыпи что-то кричат, протягивают руки! Много людей! Некоторые лежат в траве, иные сидят, глядят на поезд. Женщины, дети... Им

что-то бросают из вагонов, они подбирают, падают. Поезд идет быстро, паровоз все время гудит, а люди кричат и протягивают руки к вагонам... Кошмар! Ничего я не понял тогда. Потом, в Бутырской тюрьме, объяснили - голод, голод на Украине. А вокруг Москвы оцепление ОГПУ.

Москва. Опять "воронок". Площадь Дзержинского. Железные ворота.

Лубянка. Во дворе ворона каркнула три раза...

Ночь... Ворона... К чему бы это?..

Записали, сдали, приняли, повели.

В коридоре ковровая дорожка, шагов не слышно. Надзиратель в форме с кубиками в петлицах - офицер!

Просторная светлая комната. Четыре кровати. Стол. Стулья. Трое мужчин. Один пожилой. Военная выцветшая гимнастерка, на груди "пятна" - следы двух орденов Красного Знамени.

- Здравствуйте! Располагайтесь. Вот свободное место.

- Здравствуйте, - поставил корзину, повесил бушлат (вешалка!).

Снял телогрейку, шапку, сел. Гостиница? Постель, полотенце, тумбочка! А параша? - Нет!

Открылась дверь - надзиратель с помощником принесли ужин: каша, хлеб белый, чайник, сахар и винегрет! Чудеса! Конечно, все мигом съедено. "Жители" комнаты поняли, что я из лагеря, - оказывается, винегрет полагается только тем, кто уже долго находился в заключении. Выяснилось, что тут и папиросы выдают. Полпачки в день! Для нас, для зеков, табак - валюта! Бывало, полпайки отдашь за щепотку махорки, и то если бумажка своя для закрутки. Из губ в губы на затяжку бычок передают! А тут полпачки папирос в день! Все! С сегодняшнего дня бросаю курить! (Бросил. Пять пачек папирос унес я с собой в этапы!)

Конечно, мои "сожители" интересовались: "как там", "что там". Рассказал...

Через неделю меня вызвали на допрос. Следователь, начальник КРО Наседкин (помню ведь!), очень деликатно и вполне уважительно обратился ко мне:

- Формальность простая. Нужно кое-что прояснить. Там, в Туле, в группе инженеров-вредителей, почему-то была и ваша фамилия упомянута... вот: (?!) "В 1931 году по проекту инженера В. Дворжецкого..."

(??)

- Я уже в то время два года был в заключении, а в Туле вообще никогда не был...

- Вот, вот, пожалуйста, все это напишите подробно, уличите их во лжи... Там некто Геллер возглавлял эту шайку. Он еще утверждает, что вместе с вами участвовал в организации "ГОЛ" и что оружие, которое у них отобрали, принадлежало раньше "ГОЛ".

- Не было у нас никогда никакого оружия...

- Очень может быть, я понимаю. Все об этом Геллере и напишите... И еще этот, как его?.. Залынский, кажется?

- Зелинский? Это тоже наш студент...

- Пожалуйста, не торопитесь. Можно завтра, если вы устали. Если вам нужно подумать... отдохните... Ну, а как там на Вайгаче? Мы имеем хорошую характеристику на вас. Считаем, что представляется возможность ходатайствовать о сокращении срока. У вас, может, есть какие-нибудь желания, жалобы, претензии к режиму? Пожалуйста, выкладывайте, не стесняйтесь. Чем можем - поможем! Ха-ха-ха!

- Ничего мне не нужно, все в порядке. Разрешите только письмо родителям написать. И еще прошу отослать меня обратно на Вайгач.

- Это можно. Письмо напишите, вот вам бумага и конверт, отдадите мне, я сам отправлю, это будет вернее. Ха-ха-ха! А на Вайгач? Завтра же оформлю заявку, и все будет точно выполнено. Отдыхайте. На днях я вас приглашу.

Вернулся я от следователя какой-то обалделый. Хороший такой, добрый... Что ему нужно от меня?

Ничего не пойму... Что там с Геллером? Ладно. Потом! Сейчас письмо надо написать. Написал. Не мог уснуть... все думал о Туле, о Геллере...

Через день я отдал следователю письмо и написал свои показания: "Институт я не кончал. Учились вместе с Геллером и с Зелинским, в "ГОЛ" их не было, в Туле я никогда не был, оружия я никакого не видел, с апреля 1929 года по сей день никакой связи у меня с моими бывшими товарищами-студентами не было". Подписал.

Ничего не понимаю. До сих пор не могу понять, зачем я понадобился им? Подпись? Из-за этого нужно было меня привозить с Вайгача? Я еще написал, что раньше был вместе с ними на рабфаке (ПМПШ) и что я параллельно учился в театральной студии, а с ними встречался еще в польском клубе. С соседями по камере я ни о чем не говорил. Они, все трое, всего два месяца как арестованы. Один - москвич, другой - военный из Ленинграда. Ни фамилии, ни "дела" никому не сообщал, каждый был занят собой. Надзиратель, когда вызывали на допрос, входил тихонько и манил пальцем:

"Пойдемте".

На одиннадцатый день подманил меня и тихонько сказал: "С вещами".

Через два часа я уже оказался в Бутырской тюрьме, в "пересыльной камере".

Вот где было интересно! Если бы я не рвался на Вайгач, то готов был остаться здесь хоть до конца срока! Во-первых, тут были почти все интеллигентные люди, среднего и пожилого возраста, большинство - москвичи; во-вторых, у всех закончено следствие - на допросы никого не выдергивают; почти все получали передачи и пользовались "закупами", т. е. покупали продукты в тюремном магазине. Порядок. Староста - выбранный, дежурные - три человека.

В первый же день моего прибытия ко мне отнеслись внимательно и чутко. Когда узнали, что я актер и прибыл из лагерей, сразу назначили мой "доклад". Тут, оказывается, ежедневно кто-нибудь читал лекцию или делал доклад. Поэты, биологи, физики, историки, экономисты, художники, инженеры! Я попал в университет!

Мне определили место на нарах, потеснились (там были нары вдоль стен, тюфяки). Я рассказывал о лагерях, о Вайгаче, читал стихи Блока, Пушкина, Шевченко (на украинском языке), Мицкевича (на польском). И был там хороший закон: все делить поровну! Тем, кто был не из Москвы, кто не получал передач, писем и не имел денег, - с каждого "закупа" выделялся солидный "паек". Делились продуктами и вещами из передач. Мне подарили фуфайку, теплые кальсоны, шерстяные носки.

Не могу не вспомнить одного заключенного - Олега Ивановича. Ему было лет шестьдесят. Потомственный дипломат, работал с Чичериным, много путешествовал, знал несколько иностранных языков. На нарах наши места были рядом. Он учил меня английскому. До сих пор помню английские песенки.

Кормили нас хорошо. Приносили утром кашу, хлеб и чай. Кружки и ложки были у всех свои. Обед из двух блюд! В коридоре ставили два бака с едой и еще бак с посудой. Очередь в дверях. Раздатчик черпаком наливает, не считает, можешь второй раз подойти. Щи. Каша. Некоторые пропускали свою порцию или предлагали другому. Сыты были все.

Я вспомнил страшные картины у железной дороги. Люди, умирающие с голоду. А тут, в Москве, в тюрьме - пироги...

На прогулку нас выводили ежедневно по часу. Два раза в баню попадал, где удалось даже постирать белье. Играли в шахматы, в шашки, книги были (газет не давали, даже из передач газетную бумагу отбирали). Иногда пели хором, чаще группами (тихонечко!).

Интересные и полезные три недели провел я в Бутырке! Но все же скучал о Вайгаче! Напоминал начальству об "обещании" следователя... Время шло. Приходили новые люди, уходили "старые жители". Никто тут дольше трех месяцев не сидел: отправляли

на этап. Но мне долго нельзя! Навигация закроется! Наконец вызвали меня!! И радостно, и тревожно! Собрался! С друзьями попрощался. Замечательные люди! Долго ли я с ними прожил? Всего около трех недель. А провожали меня как родного...

В поезде - двое суток. Вдруг Вятка. Почему Вятка?! Мне в Архангельск нужно!.. Вятка. Жуткая пересыльная тюрьма. В огромной камере - битком народу! И нас десять человек, впихнули, дверью "утрамбовали".

Уркаганы!.. Сплошь уголовники, воры?! Ну и я - вор! Я - пахан! Со мной "носильщик" из блатных (за курево и подкормку) с корзиной моей. Я ему без колебаний:

- Валяй вперед! Дави босяков!

Он знал по этапу, что я "Сеня-Рыжий", из Киева. "Рыжий" - значит "золотой". Это кличка специалиста по "ювелирным делам". Ее я придумал в изоляторе. В изоляторе я такие "истории" заливал, что приобрел популярность "чистого проборщика", т. е. вора-специалиста, который сквозь стены проходит. Помнить надо, что я "феню" - жаргон - в совершенстве выучил, "поведение" наиграл, а кроме того, мне 23 года, рослый, смелый, здоровый, красивый, боксер. Это в начале у меня отбирали, а потом я сам научился это делать.

- Топай! Топай к своим!

И... в зубы! Первый! Первого попавшегося! (Если у "параши", значит, "сявки", можно бить!) А "носильщик" мой:

- Дуй отседа!.. в ро... бля... е... И пошли пробиваться к "своим" (расступаются!), туда, к нарам, к паханам... Добрались! Я, громко, весело:

- Вот они! Ничего себе житуха у блатных!.. Век свободны! - и пачку папирос открываю, угощаю...

А "носильщик" корзину уже на нары просовывает, спрашивает:

- Сюда, Сеня?

- Сгинь, с-сука! - я ему. - Куда прешь!.. Старики скажут - куда. И когда вы, бля, научитесь вежливости?! Ну, жлобы! Душа, бля, рвется в котлован, а тело просится на нары! Ну кто тут из фраеров соскучился по параше? Нету, нету марафету. На-ка, Шурок, стащи деду "колеса"! Не на бану, в натуре! - И уже сел... а Шурок старается, стаскивает сапоги.

Смотрят. Переглядываются. Никто сам не хочет попасть впросак, мол, не знает, кто это явился...

- Откуда?

- От верблюда! Много знать, трудно срать! Левка, здорово! - И руку ему протягиваю. (Я сразу увидел, что у него нет правого глаза и ухо рассечено почти пополам. "Левка-кривой" - известный вор-"майданщик", на всем бану свой, давно признанный "пахан". С поезда на ходу скакал, покалечился. О нем подробно рассказывал в изоляторе "Гога-Тихоня", дружок Левкин. Расстреляли его на просеке за третий побег.) Гогу при мне пришили на седьмом в 31-м. - Привет от "Длинного", он в Бутырке, "крепкий". (Я не говорю, что с ним вместе был, можно "погореть", а что он в Бутырке и что он известный "тихушник", я узнал на прогулке, в тюрьме, запомнил. Пригодилось.) Киргиз не знаешь где? - Это я уже придумал, чтобы произвести впечатление, что я больше их знаю.

- Далеко... - отвечает дипломатично Левка, нарочно неопределенно, чтобы не оконфузиться передо мной и остальными.

А я уже на нарах. Сапоги сняты, бушлат под боком, из корзины кулебяку достаю (друзья снабдили), ломаю, ем, угощаю... Берут! (Живу!)

Три дня я жил там как "аристократ". Место на нарах, баланду приносят в руки, по две порции (рассматриваешь еще, не слишком ли жидко!). В карты играл, и с собой колода была в заначке (я знал четыре способа "передергивания"). Слава Богу, не "заигрался"! На четвертый день вызвали меня на этап. Шурок мой остался, другой урка понес корзину.

Архангельск! Почему-то лагпункт, а не тюрьма. Вроде тут собирают этап на Вайгач. Встретил вайгачцев, даже одного живгазетчика своего (родным повеяло), ему

на волю через полгода (бытовик). Туг кантуется. Октябрь уже! Как там с навигацией? Говорят, грузят последнее судно?

Через двое суток погрузились, отошли. Туман. Густой, тяжелый туман! Стоим. Трюм (опять трюм!). Ничего не видно, ничего не знаем...

Опять вроде пошли. Стоим.

- Выходи с вещами!

- Куда? Что такое? Земля... Соловки! А что же Вайгач?

Кончилась навигация! Лед. Нагнало с востока. А ледокол поведет грузовой транспорт.

- Выходи строиться! На разгрузку!

Пересчитали, накормили, на разгрузку всех поставили. Рядом склады, тут же и ночевали. Три дня разгружали корабль. Повели нашу колонну на "Секирку", распределили по баракам, по бригадам.

Цивилизация! Крепкие, благоустроенные бараки, дневальные с "дрынами", зона, вышки. Столовая, хлеборезка, каптерка, клуб - все как у людей...

Хороши по весне комары,
Чудный вид от Секирной горы...
Со всех концов Русской земли
Нас с конвоем сюда привели...
Эти точки, точки, огоньки
Нам напоминают лагерь Соловки,
Посидите здесь годочков три,
четыре, пять, Будете с восторгом вспоминать!..

Недолго я тут пробыл. Выкапывал свинцовые трубы монастырского водопровода. Начальник КВЧ подбирал артистов для Медвежьегорского театра. Нас, восемь человек, отобрал: певицу, трех музыкантов, меня... Через Кемь - на Медвежку!..

Назад | Далее