Евгений Дворжецкий. Жизнь и творчествоЕвгений Дворжецкий. Жизнь и творчество
За кулисами. Все о театреСквозь объектив. КиноНа экране. ТелевидениеБез грима. Дом, семья, друзьяРодительский дом. Родители, брат, книга В.Я. ДворжецкогоВ начало

В. Я. Дворжецкий. "Пути больших этапов"



X. Медвежка

"Крепостной театр эпохи принудительного труда"

Карелия. Город Медвежьегорск. 1933 год. Здесь управление ББК НКВД - Беломорско-Балтийского канала Народного комиссариата внутренних дел. Центральная усадьба. Город сам по себе маленький, а "усадьба" - это огромная территория, застроенная конторами, складами, мастерскими, бараками, кухнями, каптерками, банями, особняками начальства. И здесь же здание ТЕАТРА.

Настоящий, большой, удобный театр! Великолепно оборудована сцена, зал, фойе, закулисные службы - все! И труппа настоящая, большая, профессиональная:

директор, главный режиссер, администраторы, режиссеры, актеры, певцы, артисты балета, музыканты, художники - все заключенные. И зрители все - заключенные. Правда, два первых ряда отгорожены - для вольнонаемных и две ложи боковые - для начальства.

В лагере никакой охраны, никакого конвоя. "Свободная" образцовая центральная усадьба и... строгий режим.

Актеры живут вместе, им выделен барак. Актрисы отдельно - в женской зоне. Порядок образцовый. За любое нарушение режима - или карцер, или перевод на общие работы. Движение по территории запрещено. Можно в организованном порядке направляться на работу - в театр и обратно. Питались в бараке. Комендант назначал дневальных, которые вместе со сменными дежурными приносили в котлах еду и тут же раздавали ее. И утром, и днем, и вечером. И хлеб дежурные приносили - "пайки". Потом в столовой ИТР

было выделено место и время для "кормления" артистов. На общую "поверку" строиться не выходили - дежурный по лагерю ежедневно, утром сам заходил в барак и всех пересчитывал. Общаться с "вольняшками" запрещено. Контакты с заключенными других бараков разрешались только по служебной необходимости под ответственность бригадира (режиссера) с разрешения коменданта. Забора или проволочной зоны не было. Охрана и контроль за выполнением режима мало заметны, но организованы исключительно четко.

Были и группы бараков в закрытых зонах с вахтами и охраной. В баню ходили тоже организованно, по графику. Отдел снабжения помогал театру с организацией спектаклей. Главное начальство ("министерство культуры") было в КВО (культурно-воспитательный отдел), его представитель всегда присутствовал на репетициях, а также представитель "третьей части" - кто-нибудь из оперуполномоченных НКВД.

В бараке для актеров помещалось до ста человек. Здесь жили и работники редакции газеты "Перековка". Среди них были исключительно интересные люди:

литераторы, философы, ученые. Особенно запомнился художник Гельмерсен Василий Васильевич - бывший библиотекарь царя, маленький, худенький старичок лет 90, всегда улыбающийся, приветливый, остроумный, энергичный. Он когда-то был почетным членом разных заграничных академий, магистр, доктор-филолог, свободно владел многими иностранными языками, потря-сающе знал историю всех времен и народов, мог часами наизусть цитировать главы из Библии, декламировал Державина, Пушкина, Блока и еще вырезал ножницами из черной бумаги стилизованные силуэты из "Евгения Онегина": Татьяна, Ольга, Ленский... С закрытыми глазами!

Он находился в лагерях с 1920 года... Был на Соловках.

Привлекать кого-нибудь в театр можно было только с разрешения коменданта лагеря, по ходатайству режиссера и инспектора КВО. Спектакли были на высоком уровне. Декорации строились отличные, костюмы шились настоящие, добротные, по эскизам художника. Освещение, как в любом столичном театре, под руководством специалистов высокого класса. И все остальные атрибуты - звонки, гонг, занавес, увертюры и пр. и пр. - все настоящее, как в "вольном" театре,

Строгий директор театра Кахидзе жил отдельно, в бараке ИТР, и питался в столовой. Связь с начальством:

репертуар, снабжение, "командировки", состав труппы, поощрения, взыскания - все в руках директора. Он мог отправить любого актера в бригаду на общие работы, мог ходатайствовать о разрешении на свидание с родными, разрешить отправить лишнее письмо на волю (позволялось не более одного письма в два месяца), обратиться по поводу снижения наказания или досрочного освобождения работника театра. (Естественно, это могло касаться только осужденных по бытовым и служебным статьям. К 58-й статье никогда никаких льгот не применялось.)

Были исключительные случаи, когда сам начальник управления ББК Раппопорт лично, демонстративно, при многих свидетелях, давал указание снизить срок заключения какому-нибудь ведущему специалисту. Какие были окончательные результаты - неизвестно, но впечатление это производило на всех окружающих очень сильное. А что касается "социально близкого элемента" - воров и проституток, то Раппопорт очень часто приказывал освободить "ударника труда", "ударницу Великой Стройки" как "исправившихся досрочно". Об этом сразу же выпускались "молнии", "аншлаги", а газеты "Перековка" и "Заполярная перековка" помещали портреты передовиков, которые вчера сознательным ударным трудом заслужили свободу! Родина простила их! Пусть все берут с них пример! Труд - дело чести!

И в театре на концерте (а концерты были часто) тоже воспевали это событие. На строительной же площадке инструкторы КВО устраивали митинг. Выступали "освобожденные" и по бумажке читали "пламенные речи", вроде: "Я всю свою жизнь воровал, из тюрем

не вылезал, и вот спасибо Советской власти, спасибо товарищу Сталину, которые научили меня честно трудиться и стать полезным человеком. Я решил остаться в своей родной бригаде еще на месяц, чтобы доказать всем гадам, врагам народа, что никакие их вредительства не помешают нам, рабочему классу, успешно выполнить план и закончить великую стройку коммунизма - наш родной Беломорканал! Я призываю всех не терять бдительность и разоблачать вредителей, которые и здесь притаились и хотят сорвать наши планы. Да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует наш начальник стройки, товарищ Рапопорт!"

Недалеко от театра находился двухэтажный дом - "гостиница". Там останавливались приезжие и туда приводили заключенных на час, на сутки, на неделю - как разрешит начальство. К артисту оперетты Армфельду приезжал на свидание из Ленинграда Юрьев Юрий Михайлович, знаменитый актер Александринки. Он пробыл целую неделю. В барак актеров ему приходить не разрешалось. Армфельда ежедневно уводили на свидание. Кажется, и спектакли Юрьев не посещал. Все знали, что он здесь, но никому не удалось с ним повидаться, а Рахманов, Сворожич и Литвинов были с Юрьевым хорошо знакомы.

И Алексей Григорьевич Алексеев, художественный руководитель, тоже хорошо знал Юрия Михайловича. Алексеев жил вместе со всеми в общем бараке, питался тоже вместе со всеми, но часто получал посылки из Москвы, выделялся и одеждой, и поведением. Не был "общедоступным", не допускал амикошонства, сквернословия, пошлятины и грубости. Это был интеллигентный, деликатный, умный и талантливый режиссер. Обычно "жители актерского барака" мало разговаривали о статье и сроке. Известно было, что ни воров, ни убийц среди актеров нет. Была 58-я и срок 10 лет. Все судимы "особым совещанием", все в одинаковом положении, а оттенки личного дела-"формуляра", "пункты" не имеют значения. Пункт 6 - шпионаж, 8 - террор, 10 - агитация, 11 - организация, 12 - недонесение.

Подготовили специальную программу с отрывками из спектаклей "Мать" и "Егор Булычев", с "Песней о Соколе", но потом эта программа шла и без Горького. Во вступлении говорилось: "Посвящается великому пролетарскому писателю", и всегда полный зрительный зал орал "Ура Горькому!"

Хороший был зритель - непосредственный, жадный, голодный до зрелищ, разнообразный и ненасытный. Надо было видеть это "вавилонское столпотворение"! Многие вообще впервые в театре. Все советские республики, союзные и автономные. Все возрасты. Все статьи Уголовного кодекса.

Идет спектакль "На всякого мудреца довольно простоты". Зал бурно реагирует. С невероятным энтузиазмом поддерживают Глумова! Свист, топот, взрывы хохота, и вдруг - полная тишина... Чудесный зритель!

Спектакли "Крепостного театра" на Медвежке были всегда праздником и для зрителей, и для актеров.

Вот фамилии (список далеко неполный) тех, кто в 1933-34 годах работал на Медвежке:

Художественный руководитель: Алексеев Алексей Григорьевич

Директор: Кахидзе

Актеры:
Литвинов Николай Парфентьевич
Сворожич Константин Григорьевич
Рахманов
Армфельд Виктор Ремарович
Лихачев Василий Ильич
Надольский Михаил Филиппович
Субботин Михаил Васильевич
Анчаров Михаил Маркович
Богословский Иван Ефимович
Романов Николай
Бомчинский Иван
Молодяшин Михаил
Молодяшин Леонид
Русинов Иван Николаевич
Пелецкий Владимир Федорович
Дворжецкий Вацлав Янович
Волынский Николай Алексеевич
Аландер Игорь Сергеевич
Полковников Дмитрий Петрович
Мазенков Василий Арефьевич

Актрисы:
Гарчинская Мария Ивановна
Малахова Зинаида Александровна
Бржозовская Нина

Артисты балета:
Таманцев Георгий П.
Засс Лео
Полуянов Федор
Козин Вадим
Рыбаков
Гривков
Вейс
Дукстульский
Пшибышевский
Фрейдман

Театр этот был еще как бы "придворным театром". Очень часто приезжали "гости". Много начальства из ГУЛАГа, правительство, комиссии разные, корреспонденты и даже иностранцы бывали.

Начальство ББК демонстрировало все "достопримечательности", в том числе главную - театр. Для представительства актеров одевали соответствующе, и все выглядело "ком иль фо". Репетировали "Интервенцию" и "Разлом", играли "Бронепоезд 14-69" и "Перековку" и др., кроме того, концерты симфонического оркестра, вокал и дивертисмент.

В марте 1934 года из состава труппы была сформирована "культбригада" во главе с бывшим режиссером МХАТ-2 Игорем Аландером для отправки на новую стройку ББК - Туломскую гидроэлектростанцию. Так начался новый театр, театр на Туломе, "ТуТэкс", как его в шутку назвали актеры: "Туломская Театральная Экспедиция".

Назад | Далее

Rambler's Top100 Rambler's Top100