Двор короля Генриха III

Намереваясь запечатлеть его для портрета, на котором он в моем воображении должен представить во всей красе, и скептически оглядев пляжный вид, ненавязчиво интересуюсь: "Женя, у тебя волосы мокрые, может фен принести ?" - "Ты хочешь сделать мне укладку?" - с мрачным лицом парирует Дворжецкий.

В процессе нескольких дней общения в Артеке на Международном детском кинофестивале, где была представлена видеопремьера "Графини де Монсоро", он дистанциирует контакты и предстает Евгением, Женей, Женечкой, Женькой и, наконец, Евгением Вацлавовичем. Он не сноб, мягок и интеллигентен, но при этом обладает мгновенной профессиональной реакцией на собеседника и на партнера.

Сетовать на время и предъявлять к нему претензии нелепо и бессмысленно. Эта в идеале дистиллированная субстанция "цвет, вкус и запах" приобретает только благодаря деяниям человека. Так что вроде и неча пенять... Но мне как раз хочется пенять и сетовать. Почему-то ужасно обидно, что из поколения актеров "тех, кому за 30", достойную и соизмеримую таланту извесиность приобрели считанные единицы на такой огромной, дипломатично выражаясь, территории,объединенной все же интересом к общему кино. Да, у Евгения Дворжецкого были значительные роли в "Узнике замка Иф", "Мечтах идиота", "Входе в лабиринт". Но он по силе и концентрации дарования тянет на звезду верхнего ряда. Каждое его вхождение в роль достигает глубины погружения "Наутилуса". Дворжецкий стал каллиграфом психологического рисунка образа. И при более счастливом раскладе он бы достиг других высот.

Но Женя, наверное, рассердится, узнав, что я, аки Ярославна, без спроса стенаю на Киевском валу по его адресу. Тем более, что в Киеве Дворжецкий предпочитает веселиться. Как он это делал на лучшей в столице дискотеке "Джуманджи", которую, кстати, ведет его партнер по "Графине де Монсоро" Алексей Горбунов. Не так давно Генрих III лихо отплясывал в гостях у своего шута Шико.

На прощание я готова была начертать Дворжецкому на шоколадной обертке: "Прошу принять фрейлиной ко двору вашего величества". Но вместо этого лаконичного заявления я пишу длинный мадригал, который вы продолжаете читать.

- Женя, фестивальная атмосфера и обстановка допускают начать разговор с летнего ретро: когда ты первый раз попал на море?

- В 1967 году мы с папой и мамой приехали на машине из Москвы на Каролина-Бугаз между Одессой и Белгород-Днестровским.

Тогда там еще ничего не было. Только мост через лиман, на одной стороне маленькое озеро, а через песчаную косу метров 200, начиналось море. Отдыхали дикарем. Жили в палатке на берегу озера. Недалеко от того места жил отец известного артиста Владимира Самойлова, рыбак. И отец с ним ходил на рыбалку в море. Ловили на "самодур". И, представь, все ловилось. Потом готовили уху на примусе...

Мне тогда исполнилось семь лет. И я все это помню не только по фотографиям. Потому что, бывает, смотрит человек на снимок, где он сидит на горшке, и вроде это помнит. А у меня сохранились ощущения того времени, И когда я лет через десять снова туда попал (там уже стояло две-три высотные гостиницы), мне как бы стало обидно за детство.

А потом у меня начался такой крымский период с 72-го по 78-й год: Ялта, Мисхор, фантастические места. Очень много связано с тем временем: становление, первая любовь в пятнадцать лет - платоническая, как это ни смешно звучит в Крыму. Есть такая артистка Наталья Михайловна Вилькина, она работала в Малом, потом в театре Советской Армии. Потрясающая женщина и гениальная артистка. Я только потом сообразил, что ей в то время было всего 30 лет. Она 45-го, а я 60-го года рождения. А ее дочка, десятилетняя Алена, была как бы влюблена в меня.

- Интереснейший треугольник вырисовался...

- Ага. Наташа для меня до сих пор остается романтической, грандиозной женщиной, поколение перед ней осталось. Вот!.. Потом здесь в Крыму, в Доме актера, родилась замечательная компания - Вовка Вихров, Лена Коренева, она тогда играла в "Ромео и Джульетте". А родом Лена из Горького, и я из Горького. Наши отцы играли в одном театре. И я, пятнадцатилетний пацан, смотрел на них вот такими глаза ми и не думал, что когда-нибудь стану артистом.

- И как же тебя эта стихия зацепила, случайно, хочешь сказать?

- Почти. Закончил школу, первый год не поступил. Из-за любви. И опять это с Наташей связано. Но все это частности двадцатилетней давности. Самое смешное, что я сейчас говорю об этом, как о вещах таких давних. Причем с Натальей Михайловной у меня связаны и самые трагические эпизоды. В 78-м я приехал из Горького на разведку, узнать кто набирает, куда податься: то ли во МХАТ, то ли в Щукинское. А у Наташи 28 мая день рождения. И я пришел ее поздравить домой. Ее мама, которая дверь открыла, говорит: "Жень, ну ты же уже взрослый человек? Владик умер..." Так случилось, что в этот день в Гомеле умер Владислав Дворжецкий. Потом я поступил в "Щукинку", закончил.

- Распределился куда?

- Туда же, где и сейчас работаю - Российский академический молодежный, бывший Центральный детский. Не жалею. Не зову, не плачу. Именно потому, что в театре отношения сложились, как в семье. Не в сексуально-патологическом смысле, а в душевном. При этом я в одной антрепризе работал, в другой. Никуда из Российского молодежного уходить не хочу. И вопрос здесь не в зарплате, все равно больших денег нет ни в одном театре. А разница в 100-200 долларов роли не играет. Если бы это была тысяча, тогда, может быть, подумал бы.

- Как ты считаешь, после "Графини де Монсоро" твои ставки возросли?

- Я об этом не думаю вообще. Это имеет значение для режиссера при выборе артиста. И к продюсеру я никаких претензий не предъявляю, потому что в результате получилось - кино. У нас с Владимиром Михайловичем Попковым, слава Богу, сложились очень хорошие отношения. Причем благодаря ему, конечно.

- Но это уже забота продюсера - раскрутка своего товара.

- Я к этому процессу отношения не имею. Возможно, мог бы прийти к Сереже Жигунову и сказать: "Сергей Викторович, ты понимаешь, что мы могли бы сей час зафигачить издание книги "Графиня де Монсоро" с фотографиями из фильма?" И она стала бы бестселлером. Мог бы, если бы был другим человеком, нежели я есть. Но я хочу оставаться только артистом, артистом и еще раз артистом.

- То есть ты себя оберегаешь в творческом смысле и на компромиссы не идешь?

- Я, знаешь, как говорю: рассматриваю любые предложения, а там посмотрим. Когда Игорь Верник стал первым сниматься в рекламах и клипах, мы как бы смеялись над этим. Потому что он наш однокашник, мы одного возраста и, вообще, мы любим подшучивать друг над другом. Кто этого не понимает, тот выпадает из тусовки.

- Это правило мне знакомо.

- Так это ж закон любой тусовки. А у нас именно маленькая такая тусовочка в Доме актера, координируемая Люсей Черновской, которая была заведующей молодежной секцией в ВТО. К нам в свое время приходили Владик Листьев, Саша Любимов. В ней в данный момент на равных существуют Андрей Разбаш, Костя Эрнст, Ваня Демидов, Валдис Пельш, который остается таким же, как и пятнадцать лет назад. Там все равны. Все приносят вы пивку, какую-то закуску, все сдают Люсе по 50 тысяч.

Кто больше может, тот приносит больше, но не говорит об этом. Тут же Боря Краснов, киевлянин, господин Ройтер, приехавший в Москву двадцать лет назад и ставший известнейшим художником-постановщиком шоу-программ. Вот он тоже, к счастью, каким был, таким и остается. Люди приходят туда, чтобы освободиться от условностей, выстроенных этой долбаной иерархией жизни. Я вот, например, уважаю и люблю Михаила Сергеевича...

- Кого-кого ты любишь?

- Горбачева! Считаю, что ему памятники должны стоять везде, он сделал очень много.

- Но это же была историческая неизбежность.

- Ничего себе неизбежность! А в 1917 году - тогда какая неизбежность была, когда питекантропы стали у власти? А кто войска из Афганистана выводил, кто империю разрушил, кто подписи под документами ставил? Я все это к тому говорю, что Горбачев, когда встречается со своими однокашниками, тоже, наверное, остается таким же, как и прежде.

- И это правильно. А, вообще, ты такой добрый, замечательно, что ты склонен думать о людях хорошо.

- А почему я должен думать о них плохо? Они мне сделали трудную, но интересную жизнь.

Они дали возможность зависеть от себя. Наше поколение ведь не думало, что мы когда-нибудь будем зависеть от самих себя, от собственных талантов и способностей. Что на тебя когда-нибудь посмотрят и скажут: "Да ты, оказывается, мужчина!"

- Женя, давай вернемся к искусству. Зависеть от себя прекрасно. Но ведь актер, из вини за тавтологию, профессия зависимая...

- И это счастье.

- Вот и поясни.

- Я вообще считаю, что счастлив тот, кто умеет быть зависимым. А в актерской профессии это еще и необходимость. Я и своим студентам говорю об этом (преподаю от случая к случаю и в РАТИ, и в Щукинском). Я не вижу цели ком фильм или спектакль. И в данном случае хочу быть зависимым от режиссера, которому доверяю. Если, конечно, понимаю, чего он хочет. Я снимался в эпизоде у Никиты Михалкова в "Сибирском цирюльнике". И, получив сценарий, понял, что режиссер занимался им немереное количество времени. В нем все было расписано в идеале. Когда же режиссер не готов, я начинаю лишнее брать на себя, что не всегда приводит к лучшему результату.

- А в театре кто твои партнеры?

- У нас лет десять назад сложилась уникальная команда. На тот момент ни в одном театре та кой не было. Это покойный Игорь Нефедов, уехавшая за границу Яна Лисовская, Боря Шувалов, Леша Блохин, Сережа Серов, жена моя Нина. И у нас шли су перспектакли - "Ловушка-46, рост второй" Щекочихина, "Баня", "Король Лир", "Между небом и землей жаворонок вьется"."Потом кто-то уехал, кто-то ушел и как-то, не знаю...

- Поползло?

- Не понимаю, почему... А вообще, все отлично!

- А сейчас что играешь?

- Сейчас играю в классицистской трагедии господина Расина - "Береника" называется. Пятиактовая трагедия в стихах, александринский стиль. Два часа мы представляем ее на парадной лестнице театра. Потом у нас идет спектакль "Принцесса Греза" по Ростану.

- Играю у Райхельгауза в Школе современной пьесы вместе с Володей Стекловым, Таней Васильевой и Михаилом Андреевичем Глузским пьесу Гловацкого "Антигона в Нью-Йорке". Три года назад были с этим спектаклем на гастролях в Киеве и Одессе.

- Со времени наших репетиций Владимир Стеклов остается для меня человеком и артистом, перед которым я преклоняюсь. Вот как перед Вилькиной, которую я до сих пор люблю.

- Слушай, а жена не ревнует тебя к твоей первой любви?

- А к чему ревновать? Это же счастье было. Мы бы не жили с Ниной шестнадцать лет (я с ней еще в институте познакомился), у нас не было бы восьмилетней дочки, двух собак, если бы мы друг друга не понимали. Я не говорю громких слов по поводу любви, но понимание и терпение необходимы.

- Насколько ты любопытный человек, что тебе интересно было попробовать в жизни: в смысле переживаний, ощущений - душевных, физических?

- Знаешь, это способность внутренняя, я думаю. Неважно, переспал человек со 150 женщинами или 180 мужчинами. Я сей час могу такого наговорить о себе, и все поверят, хотя это будет выдумка.

- Ну что ты туману напустил? Из этого следует, что самому тебе со 150 женщинами спать не обязательно?

- Нет. Мне достаточно пофантазировать, представить. Сейчас это возможно с высоты возраста и опыта. В юношестве и молодости надо все попробовать. Если ты ни разу не сидел за рулем, то тебе никогда не приснится, что ведешь машину по-настоящему.

- Женя, фамилия Дворжецкий в театре и кино была уже очень известна, когда ты в них пришел. Сейчас ты ее легендарность наследуешь по праву, а как вначале складывалось?

- Да так, как и бывает в таких ситуациях. Я и к Владику и к папе отношусь, прежде всего, как к мужикам. И очень мне жалко, что их сейчас нет. Владика в этом году уже двадцать лет, папы - пять. Это были супермужики. Я, конечно, им не соответствую. Я другой. Но к ним отношусь не как к хорошим или плохим артистам, а именно как к настоящим муж чинам и родственникам. Папа с годами становится все ближе и ближе, у нас же разница была в пятьдесят лет. Причем ни в театре, ни в кино так и не возникло подобных людей. Может быть, поэтому меня так притягивает Стеклов, именно как настоящий, крепкий мужик, любящий женщин, семью, детей. Если я когда-нибудь соберусь с силами что-то об отце, брате написать и снять, то буду умолять Владимира Александровича все это воплотить.

- Женя, у тебя есть повторяющиеся сны?

- Мне редко что снится. Это у моей жены бывают вещие сны. А комне если подходит цыганка на Киевском вокзале, когда я покупаю сигареты и у меня шкодливое настроение, я даю ей руку, она вытаращится на нее и говорит: "Иди, иди, иди!" Мне лет двадцать назад как-то пытались погадать. И я забыл все, кроме чего-то одного. С той поры всерьез руку не даю.

- Испугался?

- Нет. Просто, как говорил товарищ Лир, король который: "Мы все не властны в своем при ходе и уходе". Не наше это собачье дело. Живите, плодитесь, любите, наслаждайтесь. Счастье, что ты познаешь женщину, счастье, что восходит солнце и ты это видишь. А больше и не надо.

Валентина Серикова
Суббота, 25 Июля 1998